Все началось настолько неожиданно, что он не успел испугаться. Нет, страх был, он ворочался где-то в глубине, но этот страх не подавлял его. Он присутствовал почти незримо, почти неощутимо. Наверное, к тому моменту он просто устал бояться. Будь у него возможность выбора – страх заслонил бы все остальные чувства, парализовал бы их. Но выбирать было не из чего. Единственное, что он мог – принять неизбежное. Для борьбы у него уже не было сил. Усталость победила. Она оказалась сильней. Усталость от мыслей, усталость от переживаний, усталость от того, что было сделано, и того, что навсегда останется нереализованным. Для него будущего уже не было. Того будущего, какое могло быть. Если только он изменится… Если сумеет.
ТАРДИС манила его сквозь снег и пелену перед глазами. Он шел к ней, вслепую, уже ничего не видя, но интуитивно зная, что должен добраться до нее. Она одна могла ему помочь. Пока еще есть время. Время, внезапно застывшее вокруг него, пульсирующее мыслью, которую он никак не мог ухватить. Вселенная, такая огромная когда-то, уменьшилась до комнаты управления ТАРДИС; она плавала вокруг и расплывалась черными пятнами, как черными дырами, затягивающими в себя все, что было им. Не оставляя ничего, за что можно было бы зацепиться. Он протянул руки, но их встретила пустота. Время впервые остановилось для него, и оказалось, что существование вне времени причиняет нестерпимую боль. Боль, вспыхнувшую ослепительным белым светом, светом, заполнившим его без остатка. Он успел потеряться в этом свете, и вряд ли когда-нибудь ему удалось бы выбраться из него, если бы свет не исчез сам. Боль пропала не сразу. Она не отпускала, и то словно вела его к какому-то выходу, то наоборот уводила обратно в место, где не было ничего. Как маятник, двигающийся все быстрее и быстрее. Надо сосредоточиться… сосредоточиться. Вырваться из замкнутого круга, в который он угодил. И понемногу маятник замедлился, время возобновило свой ход, и мир вернулся в звуках и образах, нестерпимо ярких; такими яркими иногда бывают воспоминания, неожиданно всплывшие в памяти.
Кольцо соскользнуло с пальца на пол незаметно. Так соскользнула с него и прежняя жизнь. Она тоже была ему велика.
Он не помнил, каким был, и не ведал, каким стал. Это было странное, обескураживающее чувство, новое и оттого непривычное для него. Словно он угодил в лимбо, где нет ни верха, ни низа, ни света, ни тьмы, ни слова, ни молчания. Нет ничего, что знаешь, что можешь увидеть и понять. Но вокруг было не лимбо. И очень скоро он заполнит незнание знанием, откроет все то, что пока закрыто, разглядит все то, что пока невидимо. Заново познает, каким он был и каким стал. Получит возможность взглянуть на себя со стороны, такими чужими-своими глазами. Это дар, недоступный для людей.
Люди. Он совсем забыл про них. С хорошо читаемым волнением на их знакомых и чужих лицах, они следили за ним. Люди, связавшие с ним свою судьбу. Люди, доверявшие ему и заботившиеся о нем. И ему предстоит заново познакомиться с ними, заслужить их доверие. Заново. Все заново. Полное обновление. Не к этому ли он стремился в мечтах? Вот только сойдутся ли мечты с реальностью? Будет ли вселенная манить его так же, как манила всего пару часов назад?
Доктор закрыл глаза, точно прислушиваясь к окружающему миру. Но прислушивался он к себе. Может ли быть такое, чтобы бабочке, расправившей крылья, пришлась впору оболочка ее куколки?
Время покажет. Хотя все изменилось, одно пребудет неизменно: он всегда доверял времени, и будет доверять ему впредь. Оно его никогда не подведет. Оно его никогда не покинет.